Картина «Бауырына салу» рассказывает историю мальчика, которого с младенчества воспитывала бабушка. Он совсем ещё мал, но уже как бы проживает две жизни. Одна проходит на Балхаше, в селе Куйган рядом с бабушкой, другая – в горной местности, в Кегенском районе Алматинской области, где живут биологические родители. Там, где бабушка, много простора, солнца и света, там царит тёплое, безмятежное лето. Но самый близкий ему человек умирает – и он возвращается в Кеген, к чужим ему, по сути, людям. И все – тучи в небе не расходятся как будто бы никогда. На дворе стоят нескончаемые то осень, то зима. Мальчику холодно, он ходит, как маленький старичок, съежившись, сгорбившись, втянув голову в плечи...

– Когда я выбираю проект, мне в первую очередь всегда интересен режиссёр, а дебютант – это вообще особый мир, потому что это всегда очень личная, искренняя и эмоциональная история, – сказала продюсер картины Анна Качко. – Асхат Кучинчереков, на мой взгляд, визуально и творчески очень красиво и точно рассказал свою историю. Мне, конечно, ближе система, когда ребёнок растёт окруженный любовью и заботой всей семьи: и родителей, и бабушек-дедушек, и других родст­венников. Но переживания, через которые проходит взрослеющий герой картины «Бауырына салу», абсолютно универсальны, несмотря на то, что саму эту традицию в мире, конечно, мало знают. Я, например, после встречи с Асхатом Кучинчерековым и работы над картиной была удивлена тем, какое количество моих знакомых из Казахстана выросло вдали от родителей.

– С бауырына салу сталкивается фактически каждая казахская семья, но про это не снимают фильмы и не пишут об этом книг, я, по крайней мере, таких источников не нашел, хотя тема бесконечно интересная, – рассказывает режиссёр. – В общей сложности этой картине я отдал три года жизни, хотя по документам значится, что снята она всего за два месяца. Прежде чем приступить к такой непростой теме, я серьёзно изучил её, пообщавшись с несколькими десятками человек, при живых родителях выросших у дедушки с бабушкой. Я и сам один из них – меня отдали родителям отца, когда мне было год и три месяца. В семье вот-вот должен был родиться второй ребёнок, и мать, видимо, боялась, что не справится с малышами-погодками, а тут приехавшие в гости в Павлодар из аула старики вспомнили об этой традиции – бауырына салу и увезли меня в аул. Когда я первый раз вернулся к родителям, мне было 16. Дед тогда умер, и я вынужден был временно, пока бабушка решала вопрос с переездом в город, расстаться с ней. Эти несколько недель были самыми тягостными в моей жизни, это было похоже на затянувшееся пребывание в гостях. К счастью, мы очень скоро воссоединились с бабушкой и были вместе до самой её смерти, самый дорогой мне человек умер на наших с женой руках.

Перед смертью она попросила похоронить её рядом с дедом в родном ауле. Это было в декабре 2020 года. Разгар пандемии, нужно собрать кучу справок, очень холодно, никто не соглашается ехать за полторы тысячи километров от Алматы с таким печальным грузом, но переступить через последнюю волю бабушки я не мог. Поставил на уши всех друзей, и благодаря их хлопотам и поддержке наш маленький караван тронулся в путь. Дорога на удивление была очень лёгкой, под стать её характеру. Но как только мы после похорон выехали из аула, где я вырос, вслед нам начались бураны, ударили морозы под 45 градусов.

Люди без корней

– У каждого из нас своя судьба и индивидуальный путь, но есть в нас одно общее – сколько бы нам ни было лет – 75, 40 или 13, в душе живёт обида на биологических родителей, – продолжает Асхат Кучинчереков. – Все бауырына салган казахи, с которыми я общался, говорили, что умом они все понимают и принимают, но вот душой… Поневоле оказавшись в семье био­логических родителей, мы сами себе напоминаем дерево без корней.

Возьмём меня. Когда умирал тот отец, который меня родил, прощаясь с ним навсегда, я так и не смог сказать ему это заветное слово «әке», потому что духовной связи ни с ним, ни с матерью у меня не было, они были оборваны в раннем детстве. Отношения с этой семьей у меня так и не потеплели. Перезваниваемся, поздравляем с праздниками друг друга, но той душевности, что были у меня с бабушкой и дедушкой, с ними не было никогда.

Традиция отдавать ребёнка в семью стариков-родителей или бездетных родственников идёт с глубины веков, с кочевых ещё времен. И вот что удивительно – она нисколько не трансформировалась в современную жизнь в отличие от, например, қыз алып қашу – похищения невесты. Эта традиция сейчас многими воспринимается как пережиток прошлого, идёт даже разговор о том, чтобы рассматривать это как уголовное преступление. Кто-то думает, что и бауырына салу тоже изжила себя, но это не так. Эта традиция была, есть и, наверное, будет ещё долго жить во многих казахских семьях. При этом социальный статус человека не имеет значения. Понятно, когда у многих молодых семей, проживающих в Астане и Алматы на съемных квартирах, дети находятся в аулах, но я встречал казахских миллионеров и даже миллиардеров, которые и сами часть своей жизни провели в простом казахском ауле у дедушки и бабушки, и их дети тоже растут в этих же традициях. «Зачем?» – спросил я у одного из них. «А чтобы помнили, что они казахи», – ответил проживающий за границей продвинутый, молодой и очень крутой дед. Наряду с минусами в этом есть огромный плюс, потому что бабушка с дедушкой привьют этому ребёнку совершенно другие духовные ценности. А примеры – вот они. Кинорежиссёр Рустем Абд­рашов, имеющий крепкие связи с аулом, вернулся к родителям в Алматы после пятого класса. Отсюда у него великолепное знание родного языка и обычаев. Димаш Кудайберген называл своего деда папой, Асанали Ашимов и Сергей Азимов тоже из «наших».

– Так это плохо или хорошо – сохранять такие традиции?

– Я не знаю, однозначного ответа у меня нет. Скорее, раз бауырына салу – это один из элементов неповторимой индивидуальности нашего народа, то не стоит от него отказываться. Плохо только то, что дети, выросшие в семьях бабушек и дедушек, очень ранимые. Осознание того, что родители от нас фактичес­ки добровольно отказались, мы, аташкины-апашкины дети, несём в себе пожизненно, как родимое пятно, но если этой традиции не будет, то наше общество станет ещё более разобщенным. Поэтому традицию бауырына салу я воспринимаю как код нации. Если отказаться от таких «изюминок», которые есть у каждого народа, то мир превратится в одну большую корпорацию с одним языком и культурой, а я этого не хочу.

– А своих детей Вы отдали бы на воспитание кому-нибудь из родст­венников?

– Нет! Эта традиция с открытым концом, почти у всех дедушкиных и бабушкиных детей судьбы складываются хорошо, но вот что происходит в наших душах – это уже другой вопрос, а там царит одиночество. Поэтому я и не готов к такому шагу, хотя мой друг отдал сына своим родителям. Он сказал, что раз уж сам ни разу в жизни не назвал свою настоящую мать мамой, то пусть хоть он, её внук, скажет ей это слово. Я, правда, называл свою бабушку апа, а мать – тәте (тетушка).

«Тюльпан» и «Айка»

– Каким был путь этой картины?

– Скажем так – нелегким, но в кино всегда так. Я сам начинал свою кинокарьеру с главной роли в картине «Тюльпан» (победитель программы «Особый взгляд» в 2008 году в Каннах. – Ред.) Сергея Дворцевого. Попал в неё случайно. Это был 2002 год, я учился на первом курсе в Академии имени Жургенова, когда в наше общежитие пришел ассистент режиссёра. Сделали фотопробы, потом кинопробы, и затем начались долгие съёмки – «Тюльпан» снимали четыре года.

После этого я снял короткомет­ражный фильм «Бензин бiттi», получил приз в Дубае, участвовал в других фестивалях. А потом Сергей Дворцевой, с которым я сдружился в «Тюльпане», пригласил меня своим ассистентом в «Айку» («Золотая пальмовая ветвь» 71-го Каннского кинофестиваля. – Ред.), и я лет пять тусовался в Москве. И все эти годы как бы готовился к съёмкам истории, которая всегда была со мной. Когда вернулся, то сценарий «Бауырына салу» у меня был уже готов.

В 2020 году я выиграл питчинг рынка кинопроектов ГЦПНК – Киноцентра. На дворе тогда вовсю бушевала пандемия, сложно было поехать куда-нибудь, везде стояли патрули, а я – и режиссёр, и продюсер своей дебютной полнометражной игровой картины – занимался в это время поисками мальчика на главную роль.

По бумагам я снимал свою картину два месяца, а на самом деле – почти год. Деньги ведь были небольшие, да и те шли траншами. Дебютное кино – оно и есть дебютное. Работали малой группой – 12 человек. Однажды я собрал свою команду и сказал, что денег осталось совсем немного, со мной могут остаться только те, кто готов, подтянув ремень, идти до конца. Почти все остались в проекте. Самым сложным для нас был финальный эпизод, где мальчик ссорится с отцом. Он его упрекает в том, что они с матерью отдали его бабушке, потому что он им не нужен, они его не любят. Настоящие причины мы умалчиваем, это остается за кадром.

Нелегкий диалог между отцом и сыном происходит на фоне густого ночного тумана, а затем все усиливающегося снегопада. Мы готовили этот эпизод три недели, но задуманное долго не получалось. Снег всё время таял, мы его вновь привозили с гор и разбрасывали. Но такие трудности – обычное дело для кино. Я через них прошел в «Тюльпане». Там по всему фильму дует ветер, его «ловить» было труднее.

– Так где Вы нашли исполнителя главной роли?

– Вот об этом мне очень важно сказать через СМИ. Я очень долго его искал. Мне нужны были глаза – такие, чтобы в них проглядывал мұң, то есть глубина мысли рано повзрослевшего ребёнка. На телеканале «Хабар» шла очень популярная авторская программа журналиста Бейсена Куранбека «Айтуға оңай». Там я и увидел Ерсултана Ерманова. Его мама, кандас из Узбекистана, придя на передачу вместе с детьми, рассказывала о своей нелегкой судьбе. Её семья вернулась на историческую родину лет 30 назад, и все эти годы её как будто бы и не было. В Таразе, где они жили после переезда из соседней страны, все документы сгорели при пожаре. Паспорт и статус гражданки Казахстана ей удалось получить только в прошлом году. Предполагаю, что наш фильм сыграл в этом какую-то роль, мы в то время очень много рассказывали о судьбе этой семьи в СМИ.

Сейчас мать и четверо её сыновей, один из которых инвалид первой группы (ДЦП), живут на Талгарской трассе даже не во времянке, а в приспособленном под жилье контейнере. Отца у них нет. Почему – не знаю, мне, честно скажу, было неудобно расспрашивать, это ведь очень личное. Мать работает кухработницей в придорожных ресторанах, Ерсултан тоже подрабатывает там. Этот фильм, я очень надеюсь, даст какой-то импульс семье Ерсултана.

Свою короткометражку «Бензин бiттi» я снимал в Аягузе. Мальчик, который там снимался, тоже почти из такой же бедной семьи (мать развелась с отцом и одна воспитывала троих детей). Окончив школу, он приехал в Алматы, поступил в академию искусств, отучился на драматурга и сейчас работает в кино. Очень верю, что у Ерсултана тоже все сложится хорошо. Он очень талантлив, но, думаю, в актёры не пойдет. Нелегкое детство сделало его слишком серьёзным.

Ну что ещё я могу сказать про свою картину, с которой неожиданно для себя попал в конкурсную программу престижного кинофес­тиваля? В конце сентября шесть человек из группы и Ерсултан в их чис­ле поедут на МКФ в Сан-Себасть­ян. Эти люди, пережив вместе со мной холод, жару, безденежье, трудные съёмки, заслужили это право – представлять там нашу картину, где, по мнению отборщиков, правдиво, живо и органично рассказано об одной из самых древних традиций казахского народа. По их отзывам, там как будто и нет актёрской игры – необыкновенные глаза мальчика говорят об этой стороне казахской жизни больше, чем любые слова.

Но здесь возникла проблема. Нам уже выслали пригласительные на фестиваль, визы на подходе, организаторы взяли на себя расходы по проживанию и пребыванию в стране, а казахстанская сторона должна была купить билеты, но в Министерстве культуры и спорта и Киноцентре говорят, что у них нет денег. Сейчас у меня в планах встретиться с бизнесменами, написать или даже позвонить в Аппарат Президента, чтобы нам помогли попасть на фестиваль.

– А что будет с прокатом?

– Я встречался с представителями сети кинотеатров KinoPark. Они говорят, что поддерживают социальные проекты, но как зритель встретит нашу картину – сказать трудно. Для этого надо провести хорошую рекламную кампанию. Но вообще казахи должны бы пойти. Ведь то, о чём рассказывается в картине, есть в каждой семье.